-----Начало игры------

Считается, что тени безлики. Что они способны только бесцельно блуждать по подземному миру, бестелесые и немые, и разве что отбывающим наказание положены чувства и остатки личности.
Но это было не совсем так. Хотя, возможно, боги видели чуть больше.
Дорога до полей стала Асклепию привычной. Он вместе с душами стоял на пристани, с ними пересекал реку. Проходил мимо Цербера, провожавшего его странным взглядом, но обязанного впускать входивших...
-Эпион... Взгляни, - бог врачевания показал одной из теней венок, сплетенный из асфодела и потом аккуратно надел на голову тени. Тень безразлично посмотрела сквозь целителя и медленно пошла куда-то вдаль, изредка касаясь пальцами цветов. Венок на ее голове уже через пару минут рассыпался пеплом.
- Эпион... - сердце целителя сжалось, но тень не помнила ни своего мужа, ни своих детей, ни себя самого. Только размытые, стертые черты лица напоминали богу о прежнем супруге, бок о бок с ним спасавшего людей.
Асклепий приходил сюда без малого пару сотен лет. И каждый раз все повторялось. Он расказывал тени о том, какие новые лекарства смог открыть, как одолел ту или иную болезнь. О том, что по земле уже ходят их пра-правнуки, и что все они - великолепные врачи. О достиженьях хирургии, гигиены, лечении детских недугов... Но Эпиону было все равно.
Асклепий это знал. Смертные воспевали Эпиона, снимающего боль касанием руки, как бога. Но многочисленные просьбы Зевсу и мойрам поднять его на Олимп получили отказ.
Любил ли он по-прежнему супруга? Нет. Мертвых любить не имеет смысла. Асклепий бережно хранил память о каждой минуте их совместной жизни, некую тень былой любви. Он смог смириться со смертью, хотя иногда и поглядывал на Танатоса странным взглядом.... Эпион умер от старости.
Зачем он приходил? Он не знал. Точнее знал, но не хотел себе признаваться. Просто так ему было не настолько одиноко.
Тень ушла. Целитель сплел еще один венок, одел его на голову и сел среди цветов, бессмысленно глядя на далекие воды Стикса. Змея на его кадуции замерла и притворилась спящей.

- Аид. Ты можешь не подкрадываться, - Асклепий откинулся назад, опираясь на локти, и запрокинул голову. Запутавшийся в волосах венок чуть съехал, придавая целителю отчасти забавный вид. По крайней мере, он добавлял хоть что-то радостное в осунувшееся и печальное лицо бога.
За двести лет ушли из жизни Эпион, Панакей, Иасо, Аглея, Акесо, Медитрин, Телесфор, Подалирий и Махаон. Только Гигией изредка виделся с отцом. Даже несмотря на то, что люди воздвигали некоторым детям Асклепия жертвенники и даже храмы, их допустили только до самого низшего пантеона... Его дети не имели тел, они стали звездами, они жили в воздухе вокруг, вдохновляя смертных врачевателей на поиск новых лекарств и способов исцеления. Но это было не то. Все не то.
Невдалеке прошла тень Подалирия. Асклепий вздрогнул и упал в асфоделии - сына он встречал на полях только один раз.
- Аид... - усталые карие глаза целителя безцельно смотрели в свинцовое небо. Владыка подземного царства выглядел недовольным, и причина была ясна, как свет колесницы Аполлона. Каждый раз натыкаясь на тени своих близких, Асклепий пытался упросить бога вернуть им жизнь, - Аид, ты не мог бы...
"Ну вот, опять то выражение лица, будто бы он с радостью умер, если бы мог"
- Ты не мог бы посидеть со мной немного? - Асклепий слегка затуманенным взглядом окинул ошарашенное лицо брата Зевса. Он явно ждал не этих слов, - Тут все так безразлично. Все серое...
От терпкого сладковатого запаха цветов кружилась голова. Целитель сам не понял, что впервые он задержался на полях намного дольше, чем обычно. Настолько, что "цветы забвения" начали околдовывать и его божественную сущность.

- Зачем? - Асклепий сжал губы, отчего его лицо стало выглядеть еще более измученным, - Это слишком жестоко даже для тебя. Твой холод обжигает, Аид, не хуже, чем пламя в горне Гефеста.
Тонкие пальцы целителя коснулись губ, ставших вдруг непривычно холодными. Не менее холодными были и пальцы Аида.
Асклепий не стал вырываться из объятий, не чувствуя угрозы со стороны владыки подземного мира. Врачеватель стал срывать цветки, переплетая жесткие стебли между собой.
- У этих цветов вместо пыльцы пыль, Аид... В реках нет воды... На небе нет солнца... Здесь нет живых, так как тогда ты можешь понять привязанность к чему-то?
Пальцы методично продолжали изгибать стебли, пока очередной венок не был готов. Сын лучезарного Феба слегка развернулся, водружая венок на голову Аида и поправляя свой. Асклепий поневоле улыбнулся - вид у владыки был немного забавный.
- Цепляюсь... Эпион был для меня и небом, и землей. Он снимал любую боль касанием ладони. С тех пор, как он умер, а я получил вечную жизнь... Мне больно. Больно где-то в глубине, и я не могу найти лекарства. Я в силах воскрешать умерших, но не могу избавить себя от боли одиночества... Как хорошо, что смертные не знают, насколько я жалок.
Целитель откинул голову на плечо Аида, одной ладонью касаясь его груди и рисуя пальцами какие-то лекарственные формулы. Несмотря на горькие слова, тон его голоса был безразличным, будто он не говорил от сердца, а читал вслух чужое письмо. Постепенно голова становилась все тяжелее и забвение прокрадывалось в разум бога. Асклепий наконец-то замолчал, продолжая водить ладонью по сероватой коже Аида. Горячие пальцы целителя оставляли на коже владыки подземного мира золотистые дорожки, пропадающие через пару секунд.
- Мой враг. Противник... Если бы ты не пошел к Зевсу, я бы жил с Эпионом, умер бы с ним. И бродил бы где-то здесь.... Скажи мне, Аид, мне тебя за это любить или ненавидеть?

- На то я и целитель, чтобы излечивать болезни. Нет неизлечимого недуга, есть только путь к познанию его причины... И если можно победить смерть, то можно победить и старость, и уродство
Асклепий широко раскрыл глаза, где теплый карий цвет медленно бледнел, становясь невзрачно-серым, как и все вокруг. Целитель сорвал еще один цветок, вытянул руку и стал разглядывать бледно-фиолетовые лепестки на фоне мрачного неба.
- Красота или уродство - нет таких понятий. Любая жизнь прекрасна, какой бы облик не имела. Есть жизнь, есть смерть, а есть то, что хуже смерти... Оно сидит глубоко-глубоко, это одиночество. Но оно не болезнь, я не могу его вылечить.
Тень Эпиона вновь вернулась, застыла напротив богов. Асклепий некоторое время смотрел на полустертые черты лицо, потом подался навстречу. Память, усыпленная цветами забвения, проснулась, и целитель стал осознавать, что делает Аид. До этого его касания не вызывали никаких эмоций, заглушенные равнодушием и безразличием, теперь же... Теперь же это было восхитительно приятно. И оттого вызывало еще больший стыд.
- Аид, что ты творишь! Прекрати! Ведь он все видит, - целитель снова рванулся к тени, но та вновь начала движение, проходя в полуметре от них и даже не повернув головы. Асклепий замер, сердце пропустило несколько ударов. Бог врачевания медленно откинулся назад, вновь погружаясь в объятия Аида.
- Теперь он не снимает боль, а только причиняет...
Целитель пытался понять, имеет ли он право продолжать вот так сидеть, позволяя владыке подземного мира касаться своего тела. Насколько это будет честным, к чему приведет в итоге. И не будет ли он сам потом сожалеть о содеянном, поддавшись желанию получить простое удовольствие? Другие боги редко думали об этом, но Асклепий все еще не мог отвыкнуть от правил смертной жизни. К тому же без любви...
-Аид, а как же Персефон? И Танатос? - голос поневоле опустился до шепота, - Это же бесчестно.
"И как мне жаль, что Аполлон мне подарил в наследство только внешность, а не свой характер и пристрастия. Хотеть и каждый раз придумывать себе запреты"

Отредактировано Асклепий (2012-05-31 18:01:09)

Асклепий лишь задумчиво кивнул в ответ на не лишенные разумности слова Аида. Да и не мог он не признать, что владыка подземного мира прав... А ведь когда-то он был так ослеплен гордыней, воскрешая мертвых к прежней жизни. Тогда он победил Танатоса в непрерывной схватке между жизнью и смертью, но так и не понял, что выиграв бой, проиграл войну. И даже не подумал, что бог смерти мог прийти за ним. И даже не задавался вопросом, как будет жить постоянно увеличивающееся человечество, лишившись бренности существования. Он понял это лишь тогда, когда умер. И теперь учил смертных целителей не только лечить тела, но и исцелять испуганные смертью души.
Теперь война продолжалась на ином поле - у постели умирающих. Теперь это было искусство убивать против искусства бороться за жизнь, и немало зависело от самого человека и его тяги к жизни. Иногда Танатос отступал, давая душе смертного отсрочку - на большее Асклепий не претендовал, осознав, что вечная жизнь не всегда есть благо. Все должно идти так, как было изначально.
Руки Аида снова нырнули под одежду, и врачеватель вздрогнул от прикосновения холодных пальцев. Но холод губ Аида оказался неожиданно приятен. В отличии от последующих слов.
- Аид, но и во мне ведь нет к тебе любви, - жестокие слова, но темный бог итак это знал.
Грусть, прозвучавшая во вздохе, заставила целителя всмотреться в глаза Аида пристальнее...
"Как я не понял, что ты тоже этим болен? Жить здесь, не видеть света солнца... Не узнать, что такое нежность... Не чувствовать любви, не быть любимым... Жаль, что и для меня не все возможно"
Чем боги отличаются от людей? Бессмертием? Или тем, что в силу этого бессмертия они страдают дольше и сильнее? Асклепий развернулся, садясь на колени Аида, лицом к лицу, медленно коснулся твердых губ своими губами. Он не верил, что может как-то помочь владыке с его "болезнью", но знал, что может дать ему временное обезболивающее. И был обязан это сделать.
А, может быть, просто оправдывал свое желание этими словами.
Теплые ладони Асклепия легли на грудь Аида, мягко проводя по бледной коже...
- Но это не значит, что любви не будет никогда, - всего лишь "плацебо", в которое они оба не поверят. Морфин и пустышка для них обоих, щедро сдобренная дурманящим запахом цветов.

- Любовь? - Асклепий прошептал практически на ухо Аиду, касаясь светлыми волосами его щеки, - Любовь бывает почитанием - эрос, приязнью -  филиа, сторгэ - нежностью семьи иль жертвенной агапэ...Но для нас с тобой есть только людус... Короткий миг затмения сознания лишь с целью удовольствия, забвения... Вот видишь, дорогой Аид, любовь давно расчленена на части.
Врачеватель и сам до конца не понимал, почему он не уходит. Ему достаточно было сказать "нет" - и он бы встал и покинул подземный мир. Но вместо этого он отстранился, скинул белый хитон, являя взгляду владыки подземного мира загорелое гибкое тело сына лучезарного Феба. Черное одеяние Аида последовало вслед за белыми одеждами врачевателя.
- Прости, Аид, но я не твой желанный Персефон, - целитель прижался к холодной коже Аидонея, - Но все, что я смогу тебе отдать - отдам не пререкаясь.
"Ты врешь себе, Агесилай, когда считаешь, что в тебе есть только холод. Я вижу страсть в твоих глазах, когда ты рядом с мужем, пусть ее и отравляют равнодушие и обреченность. Я видел гордость, смешанную с нежностью, с которыми ты смотришь Церберу в глаза... О нет, владыка, не криви душой... Ты жив настолько, что порою даже страшно"
Асфоделии продолжали безучастно смотреть на обоих богов, мерно бились о крутой берег воды Стикса. Тепло целителя под ладонями Аида превращалось в жар, тут же поглощаемый темным богом. И, возможно именно из-за этого, а может быть из-за вновь вцепившегося в разум запаха забвения, Асклепий закрыл глаза, запрокидывая голову и позволяя всем своим сомнениям кануть в Лету

"Только вот этого не надо, Аид... Желанный - да, но далеко не я, а оболочка. А до меня тебе нет дела, и не будет. Слишком часто сходились наши дороги, и далеко не в дружеские перекрестки"
Тем не менее, слова были приятны. Желанным его звали только смертные, и то "желанным гостем", способным исцелить недуги. Асклепий слегка качнулся вперед, прогибаясь и обхватывая владыку подземного мира за шею. Странно, что все боги, как бы они не пытались быть выше людей, так преданно любили удовольствия смертной плоти. Наверное, даже врачеватель не был исключением, хотя никто не мог вспомнить ни одного бога или смертного после Эпиона, с которым он бы сблизился настолько сильно.
Теперь ощущения захлестывали разум, тщательно прогоняя из темноты возникающие образы совсем не того, кто собирался овладеть его телом. Думать о другом в процессе было бы не просто невежливо и некрасиво. Это было сродни предательству. А замену мужу Асклепий ни в ком не искал.
Страшно не было. Аид никогда его не пугал, также как и подземный мир. Даже Тартар. Нетерепеливые движения пальцев по спине темного бога, плавные покачивая бедер, и - видимо, от долгого отсутствия контакта - уже срывающиеся с губ тихие, пока еще сдерживаемые и робкие стоны...
Ладонь целителя скользнула с плеча на грудь Аида, потом ниже, проталкиваясь между телами, и легла на достоинство владыки. Бог приоткрыл глаза, слегка улыбнулся, понимая, почему тот тянет.
- Не опасайся, что мне будет... Мы же боги.

"Ветер?"
Впервые на этих полях Асклепий почувствовал ветер. Значит, правду говорили, что ветер перемен существует, и вызван он был сейчас, по-видимому, потаенными желаниями Аида. Асфоделии качнули тусклыми лепестками, в воздух взметнулись облачка серой пыльцы-пепла, оседая на загорелой коже сына лучезарного Феба.
Врачеватель смотрел в темные глаза Аида, пытаясь прочитать в них его намерения... И в который раз натыкаясь на прозрачную стену под названием "непроницаемость".
Холод. Холод поцелуев, холод земли и примятых цветов. Одуряющий запах забвения и не менее одуряющий запах волос Аида. Странный, который было сложно описать словами. Так пахнет сырой камень, так пахнет сдержанное спокойствие, омут и ветер над могилами.
"Надеюсь, что ты сможешь отпустить себя. Иначе как я вылечу твое сердце? Уж если мы решили играть в людус, то покажи мне, как ты понимаешь для себя удовольствие"
Вынужденная неподвижность слегка напугала Асклепия, но действия бога, копирующие действия смертных, успокаивали. И возбуждали  своим знакомым алгоритмом.
Как только Аид отпустил запястья целителя, тот положил ставшие горячими ладони ему на плечи. На щеках Змееносца появился легкий румянец, дыхание стало чаще. Стандартная реакция тела, такая знакомая, такая забытая, такая желанная... Пальцы врачевателя коснулись черных волос, перебирая пряди, колени сжали бедра темного бога.
- Хочу чувствовать тебя.
"Настоящего тебя. Хочу понять...."

- Аид, только не...
Что "только не" так и осталось неизвестно. Фраза оборвалась неожиданно громким, пусть и коротким криком. На какой-то момент врачевателю показалось, что даже тени в удивлении застыли - сколько тысячелетий эти поля сохраняли безмолвие, скрашенное только шелестом цветов да редкими разговорами забредших сюда богов.
"Только не сразу..."
Асклепию было стыдно признаться в том, что он слегка боится контакта, а, может, даже не слегка. Он так давно не был с кем-то близок, что его тело успело забыть о той боли, которая присутствует сначала. Боль оказалась неожиданно сильной, непривычной, медленно-тягучей. Крик прервался, переходя в громкий мучительный стон. Целитель откинул голову, отчаянно прижимаясь к Аиду, словно это могло принести облегчение, хотя приносило еще большие муки.
Змееносец широко раскрыл глаза, чувствуя, как их начинает жечь.
"Неужели я готов плакать? Почему? Не от этого ведь, это не настолько больно"
Несмотря на то, что в движениях темного бога не было даже намека на нежность, даже попытки как-то позаботиться о любовнике, Асклепий постепенно возбудился. Уже по-настоящему, дав волю разгоревшейся внутри страсти. Примитивной, жаркой, ослепительно-яркой страсти.
На каждый холодный поцелуй он отвечал жарким стоном. Каждый сильный, грубый толчок внутри провоцировал все большее желание отдаваться. Асклепий постоянно отдавал кому-то сострадание, дружбу, поддержку, заботу, участие... А теперь пытался отдавать любовь, пусть она и не нужна была Аиду. Асклепий не замечал, что сквозь стоны шепчет что-то романтично-влюбленное, а оттого совершенно глупое. Не замечал, что впивается пальцами в бледную кожу темного бога, закусывая свои губы с такой силой, что ихор - кровь богов - окрашивает их в золотистый цвет.

- Я ненавижу тебя
"Тогда дари мне ненависть, если твоей любви или хотя бы симпатии мне не дано узнать"
- Ненавижу за то, что ты нужен всем, а я никому. За то, что тебя хотят видеть и любят, а меня боятся и ненавидят.
"Так вот в чем твоя боль и твоя ревность, Аид? Как глупо. Я нужен только тем, кто болен и страдает, и только для того, чтобы подарить исцеление. И неизвестно, что для смертных страшнее - твои подземные владения или страдание при жизни"
Не имея возможности ответить, Асклепий с невойственной ему горячностью отвечал на грубые ласки. Голос Аида, постепенно наполняющийся эмоциями, проникал глубоко в тело бога, пульсировал в такт быстрым, отрывистым движениям. Целитель не хотел ничего доказывать или менять, подчиняясь холодным рукам, с готовностью принимая все то, что отдавал ему темный бог.
Муки и боль, причиняемые толчками плоти владыки, он забирал себе, возвращая Аиду покорность и горячие жаркие стоны. Ненависть темного бога таяла в глубине серебристо-серых глаз Змееносца, возвращаясь страстью и лаской. Этот танец мог длиться вечность, и Асклепий вряд ли бы решился остановить Аида, даже если бы боль и удовольствие стали совсем невыносимы.
Последний поцелуй, раскаленная волна, затопившая тело изнутри, жесткий рывок вверх.  Асклепий изогнулся следом, захлебываясь стоном, вырвавшись из стальных обьятий Аида. И все равно, что острые ногти темного бога прочертили золотистые полосы на теле - столь сильного удовольствия Змееносец не испытывал давно.
Внезапно ослабевшее тело отказывалось подчиняться. Целитель закрыл глаза, ощущая, как разрастается в сердце страдание, а разум захватывает темнота. Яд ненависти и мести разливался под кожей, запах асфоделий не ощущался, вытесненный запахом Аида. Та самая болезнь, терзающая темного бога, теперь принадлежала и Змееносцу.
"Я вылечу тебя"
- Ведь теперь то, что ты давал им, у меня в руках и согревает меня...
- Я... Никогда... Не отдавал кому-то предпочтения Аид. Я любил и люблю смертных. Я любил и люблю богов. И тебя, - Асклепий улыбнулся прокушенными губами, тщетно пытаясь сесть, - Ненавидь меня. Мсти мне. Пытайся уничтожить. Если в этом состоит лекарство, способное тебя исцелить, я буду счастлив оказать тебе услугу.

Отредактировано Асклепий (2012-06-17 00:59:57)

- Глупец, Асклепий. Ты глупец!
"Мне это часто говорили"
Врачеватель судорожно дернулся, вцепившись в руку Аида и стараясь разжать его пальцы. Тело изогнулось от резкой боли, на какой-то миг ставшей почти невыносимой. Но была ли эта боль физической или душевной, Асклепий не мог понять. Прежде он опускался на любовное ложе только в объятиях своего нежного и ласкового мужа, и каждый акт приносил им обоим только облегчение, наслаждение и счастье. С владыкой этих мест все было иначе - грубость и жесткость были целителю незнакомы, и еще никто прежде не заставлял его и не принуждал. Нет, удовольствие от такой любви было острым, пряным, обжигающе-холодным, но... Это был всего лишь людус, причем родившийся под действием цветов забвения.
Только сейчас Змееносец отчетливо осознал, что они оба только что совершили. Осознал четко и ясно. И чем сильнее сжимал Аид пальцы, тем более ужасной казалась врачевателю глубина его падения. Его собственное обнаженное тело, испачканное его же золотистой "кровью" казалось жутко грязным. И самым ужасным было то, что он ощущал... Ощущал, что Аиду стало легче. Не так больно, не так... мертвенно-безразлично.
Целитель понял, что в их так называемой любви Аид искусно сплел месть, наказание, пытку и что-то странное, похожее на желание и страсть, но ими не являющееся.
В груди разрасталась пустота и темень, болезненно-холодное ощущение безразличия. Асклепий с ужасом поймал взгляд изумрудных глаз, рванулся сильнее, выскальзывая из объятий темного бога... И снова рухнул в эти ненавистные асфоделии. Внезапное желание сопротивляться пропало.
"Я врачеватель. Он страдает. Я не имею права убегать"
- Я не собираюсь служить тебе. Я не собираюсь любить тебя. Я ничего тебе не должен, кроме, - Змееносец приподнялся на локтях и тихо проговорил, - Кроме того, что сам решил отдать. Ведь мою жизнь вернули мне мойры, вырвав из ваших рук, а богом сделал Зевс. Твоя ненависть убивает меня быстрее яда, Аид. Что, хочешь мою жизнь? Еще раз хочешь мою душу?
Незнакомое доселе чувство гнева и обиды всыхнуло в глубине тела, захватывая разум. Чужое чувство, вышедшее из того холода, что вложил в тело целителя владыка подземного мира. И сопротивляться этому Асклепий не мог. Тело бога изменилось, вытянувшись и покрывшись черной чешуей. Огромный змей, вскормленный козой и ядовитой змеей, не знавший отца и матери, обвил тело Аида, пошипел на ухо:
- Ты подарил мне ненависть, которой я не знал, за это я дарю тебе... - Асклепий не договорил, впившись ядовитыми клыками в плечо Аида. Холодный ихор темного бога ручейками стал стекать в змеиную глотку. Взамен яд Асклепия устремился в вены Аида. Вот только яд целителя всегда был и оставался лекарством. Горьким, но лекарством. Лекарством, состоящим из заботы, любви, внимания, сочувствия, надежды и веры в добро.
Томительные секунды легкой агонии и змей пропал. Ставшие ледяными губы Асклепия скользнули по коже Аида, и светлый бог, прижав ладони к груди, задыхаясь, продолжил фразу, - Я дарю тебе...любовь...которой ты не ведал... Не бойся того, что ты сейчас ощущаешь, Аид. Это всего лишь...агапэ. Ты ведь так хотел держать в руках то, что я давал другим... Тебе теплее? - Голос целителя становился слабее, сбивчивее, мысли путались, тело охватило странное оцепенение, - А мне, желанный мною бог... Так холодно.
"Как странно, я опять умру? Но я бессмертен...Или боги умирают?"

Асклепий практически не ощущал касаний Аида. Было ли это последствием ихора темного бога или того ощущения, что он смог распознать в его поцелуях и взгляде - он не знал. И сейчас точно не хотел знать. Холод и ненависть сплелись в его теле в странной борьбе, и одно пыталось вытеснить другое - двум таким чувствам в сознании врачевателя не находилось места, пусть он сейчас и был отравлен.
- Сплошная боль? - голос Змееносца был по-прежнему почти не слышен, но асфоделии вокруг него стали стремительно вянуть, словно пораженные какой-то болезнью. Травы не были покорны целителю, и только лекарственные растения, лишенные своей оздоровительной силы, реагировали на состояние сына сиятельного Феба, - А знаешь ли ты, Аид, каково терпеть ее ежесекундно? Свою и всех людей, что поражены недугом. Эпиона нет! И некому ее теперь убрать, а я всего лишь забираю ее себе, потому что теперь это мой долг перед людьми! Я не могу как ты, темный бог, смотреть, как смертные страдают!
Асклепий откинул руки Аида, пытаясь оттолкнуть его от себя, но не только голос, но и тело не желало подчиняться. Он снова рухнул в мягкие объятия цветов забвения, окропив их серо-фиолетовые лепестки каплями золотого ихора. Сквозь кожу то и дело прорывалась зелено-черная чешуя, но истинный вид бог так и не мог принять.
- Мне не нужно твое тепло. Мне не нужна твоя любовь. Сейчас это лишь то, что я дал тебе... А то, что было ранее... - Асклепий закусил губу, пытаясь унять колотившую тело дрожь, хоть как-нибудь согреться, - Ты наказал меня, Аид. Ты сделал мне так больно, как никто еще не мог...  Хватит. Я не могу спасти того, кому противно исцеление.
Касания владыки подземного мира больше походили на пытку. Но сопротивляться... Час, два, может быть три - и для Аида все закончится. Он станет прежним. А сам целитель? Ненависть по сути своей тот же яд, его божественное тело справится и с ней. Вот только забыть эту пытку он уже не сможет. И вряд ли теперь без причины когда-либо спустится в это царство.
"Ты ведь этого хотел? Избавиться от моего присутствия? Ты победил, Аид... Отныне я приду сюда только по делу. И более меня ты не коснешься"
- Что ж... Отдавай, коль тебе это так противно. Теперь ты чувствуешь все то же, что и я. Наслаждайся, Аид. Более я никогда не открою тебе свое сердце, раз агапэ настолько неприемлима тебе.
"В чем смысл исцеления, коль кому-то оно не нужно? Я не могу понять, зачем ты сам сознательно убиваешь в себе чувства... Твое равнодушие хуже холода и ненависти, и, кажется, оно убьет меня быстрее"
Змееносец закрыл глаза, плавно обнимая Аида. Раз тому так было угодно... Но поступать с темным богом так, как тот поступил с ним, Асклепий просто не мог. Ненависть, равнодушие, отстраненная созерцательность - это все было не его. Целитель знал, что сейчас Аид будет просто избавляться от агапэ, используя в качестве источника избавления его тело. Вот только он и не подумал делать также. Те поцелуи, что врачеватель стал в ответ дарить темному богу, хоть и были холодными и жесткими, все равно несли оттенок мягкой нежности, свойственной Змееносцу.
"Никак иначе я просто не смогу. Даже если после этого меня совсем не станет. Прости, Аид... Но ненавидеть, даже теперь, я просто не умею."

-Зачем? - Аклепий равнодушно рассмеялся, слизывая с губ ихор. Скользнул и пропал змеиный раздвоенный язык - бог так и не смог принять свой истинный облик полностью, - Затем, что я не желаю их страданий. Если я могу - то я буду страдать вместо них. Мой дар и ошибка Пандоры мучают их тела и души, и только мы в ответе... Ты не поймешь, Аид. Тебе от моей любви больно, ты не ощущаешь той радости и светлой грусти, что кроме боли может подарить агапэ.
Целитель медленно протянул руки, взяв лицо Аида в свои ладони, заглянул в его потеплевшие глаза и тихо рассмеялся. Только смех снова вышел безразличным. Черная блестящая чешуя уже покрыла его плечи, часть груди и бедра, обозначила линией позвоночник. И этот вид был откровенно непривычным и странным, он делал Змееносца похожим на чудовище, а не на бога.
- Тобою движет не только яд моего тела, Аид. Признайся уже, что ты можешь любить и хочешь любить. Пусть и любовь твоя произрастает из ненависти, цветет равнодушием и вместо действия предполагает созерцание... Не люби ты, то не было бы этих асфоделий. И души мучались бы памятью... Но нет, забвение...
Врачеватель не стал сопротивляться, только вцепился ледяными пальцами в цветы, пряча лицо в жестких блеклых листьях
"Так подари мне это забвение, хотя бы ненадолго, раз другого дать не можешь. Раз не в состоянии смотреть на меня, то не смотри..."
Асклепий издал короткий, сдержанный и мучительный стон - тело Аида было горячим, ужасно горячим.
- Мы всего лишь поменяли ощущения, не тревожа суть, Аид. Мой яд - всего лишь зеркало твоих желаний. Бери меня так долго, сколько будет нужно. Ты скоро станешь прежним. И тогда я уйду, унося с собой твою ненависть. Она ведь была направлена на меня... Я больше не приду к Эпиону, Аид... Я больше не приду.

- Не приходи ко мне и никогда больше не думай, особенно об исцелении. Считай, ты добился очищения моего.
" Добился ли? И если да - то лишь испачкав свое тело. Или душу?"
Асклепий практически не стонал и не шевелился. Только изредка позволял вырваться на свободу отдельному отрывистому стону, или даже вскрику.
Сейчас он не мог понять, какие чувства принадлежат ему, а какие вызаны текущим по его венам ихором Аида. Да и вряд ли хотел бы узнать правду, предчувствуя, что она не принесет облегчения, а только еще большую тоску и боль. Даже сейчас темный бог любил его не потому, что понял смысл любви как таковой, или потому что поддался агапэ. Нет, он просто хотел избавиться от того что ему мешало.
"Избавиться от яда... Избавиться от меня..."
И холод становился только сильнее, вот только он уже не принадлежал Аиду - зародившееся отчаяние целиком и полностью принадлежало целителю. Оно было так знакомо, что Асклепий даже не пытался сопротивляться, искать оправдания темному богу или пытаться создать себе иллюзию и надежду. Просто принял. Потому что знал, что сначала будет больно, а потом он привыкнет. Опять.
Но уже не придет.
Его тело реагировало на поцелуи, на плавное движение Аида само по себе, не подключая разум и сознание. Такой любви Змееносец не понимал. Капля за каплей, с каждым толчком, к нему возращалось то, что он отдал. И то, что получил не так давно - еще немного боли от заклятого, казалось бы, врага. И, сжимаясь вокруг возбужденной плоти Аида все сильнее и сильнее, Асклепий все отчетливее понимал, что это действительно конец.
Что спасти всех невозможно. И он сам не смог спасти себя, покорно следуя своему же желанию излечить того, кто... Кто просто не был болен изначально. Симптомы оказались чертами характера, болезнь - природной сутью...
И вот тогда Змееносцу стало действительно все равно. Асклепий закрыл глаза, отпуская рефлексы тела на свободу, позволяя своим бедрам покорно подаваться навстречу Аиду.
"Прости, что я не понял сразу, кто ты есть, Аид."
Судорога, скрутившая тело, ком пульсирующего тепла в паху, непривычная слабость и опустошение. Совсем не так, как было в первый раз. Как только плоть темного бога покинула его тело, Аксклепий тихо попросил.
- Я уйду, как только смогу встать. Поэтому... Уходи, Аид.