В бархатной тьме обители Сна медленно колыхались в своем неведомом танце алые, кровавые маки. Танец медленный, неспешный утешал мир смертных уже многие тысячелетия, роняя на землю сверкающие семена забвения, освещая тусклым светом низкое ложе их создателя. Гипнос спал, свернувшись на своей любимой постели, крепкий, здоровый сон не был для него в новинку, он никогда не страдал его недостатком. Теплый, сбитый в большое ложе пух неведомых растений мягкой дымкой укутывал Бога, едва прикрытого тонкой белой тканью. наверное, Гипнос был единственным светлым созданием во всем Тартаре и единственным, кто считал это место своим домом без сожаления.
Тихие переговоры маков коснулись его постели, вздымая небольшое облачко сверкающего света, едва касающегося его лица. Темные глаза приоткрылись, разглядывая низ. Брат, брат должен был вернуться. Он не видел Бога Смерти уже очень давно, но привычка встречать его после долгих отлучек осталась, кажется, с самого "детства", если таковое когда-либо и было у близнецов.
Лениво повернувшись на спину, он немного послушал шум Тартара, доносящийся издалека пещеры, медленно сел, придерживая тонкий кусок ткани, завернулся в него, имитируя тогу, спуская с постели ноги. Он выбрал один из маков, заводя его в пряди волос, плотные белые крылья прижались к голове, словно белая диадема или корона. Он встал.
Путь до общего зала не длинный, он шел не спеша, зная, что все равно окажется там быстрее брата, облаченного в страдания мирские.
Глядя, в сияние Тартара он ждал его.

И почему он всегда так удивляется? Почему всегда так поспешно, странно отворачивается от него, словно боится взглянуть в глаза дурману.
Бог Сна и так большую часть своего времени пребывающий в нежной неге забвения и странствий по сновидениям смертных, спокойно, почти ласково наблюдал за сияющим тьмой великолепием Смерти, разоблачающейся в его собственного темного двойника, из-под длинных темных ресниц. Когда-то в начале они были похожи как две капли воды. Чистейшие близнецы, родившиеся в лоне Ночи, неразлучные, единые братья, но время и Судьба развели их, одного обратив к смерти души, а другого к еженощной смерти разума.
Это превращение их судеб развело не только их сущности, но и души, когда-то слитые воедино и теперь Смерть всегда сторонился своего родного и самого близкого брата. Слушая слова Танатоса, Гипнос молчал, прекрасно понимая, что на некоторые вопросы отвечать не имеет смысла. Привидеться спящим он мог Богу лишь когда тот и сам будет спать, а личность его сомнению подвержена быть не может, глаза никогда не обманут Смерть в знании имени.
- Ты знаешь, что в мире этом ничто не происходит без веления на то Судьбы, великие мойры не допустили бы свершения смерти, если бы юноше был отведен больший срок, - он говорил тихо, с улыбкой, подойдя к брату со спины, помогая тому снять меч, прибрать длинные темные волосы в плотную, тяжелую косу. Да. Когда-то они и правда были совершенно одинаковы, но беды людей сделали лик Танатоса ужасающим для смертных, а зыбкость мира Снов растворила в себе четкость идеального близнеца, превратив Гипноса в завораживающее видение, схожее с миражом в пустыне, - К тому же - тебе это только на руку, - он на мгновение обнимает брата со спины, едва касаясь уха брата губами, нашептывая, - Твои драматические постановки могут иметь особенный успех перед теми, кто уже не способен воспринять страх всерьез, именно ты можешь сделать так, чтобы Лабиринты стали для смертных сущим Тартаром на Земле, - он отстраняется, подхватывает плащ Смерти, скадывая его и передавая брату, - люди могут не верить в чудовищ, - он все же заглянул брату в глаза, - Но они без сомнения не могут отрицать Смерти.

Отредактировано Гипнос (2012-06-01 18:01:33)

Гипнос имел необычайную тягу к длинным волосам, особенно к длинным волосам Танатоса... Длинный черный шелк волос напоминал ему глубину ночи, мрак, окутывающий его, когда он погружается в собственное безграничное Царство. Это придавало ему спокойствия, уверенности, напоминало о матери Ночи, породившей их обоих. А еще.. еще времена, когда брату не спалось и он усыплял его качающимися вокруг него маками, перебирая эти прекрасные струны не оборвавшихся жизней.
- Они никогда ничего у меня не просят, Танатос, - тихо, спокойно ответил Бог, придвигаясь ближе к брату, склоняясь к нему, заглядывая ему в глаза. Запах сотен погибших душ, прерванных мгновений, осекшихся слов, утонувших фраз, странно, но он любил этот запах. Хотя... в мире наверняка не было ни одного мгновения или явления которое не любил бы... особенно прерванного мгновения, а еще эта свежесть... - Ты прекрасно знаешь, что я не имею права вмешиваться в ход событий после того как... вообщем после того случая, - моменты с усыплением Зевса он не считал своими лучшими поступками, хотя признавал, что это было довольно интересно, особенно с точки зрения возможности позлить мойр изменившимся течением судьбы. Впрочем... Не ему одному было известно, что Судьба многомерна, как и его сны, - А смерть во сне... ну что я могу тебе сказать, это не мое решение, а решение Богов, они сами вольны распоряжаться своим бессмертием так, как им угодно. Ты знаешь мою позицию на этот счет. - от брата так и веет могильным холодом и запахом Земель Аида, совсем выветрился их любимый Тартар, он отстранился, едва не коснувшись лица брата губами, странно улыбнулся.
А еще ему очень нравилось волновать брата, который последнее время вел себя крайне странно, с точки зрения Гипноса. И волнение это его страшно интриговало, он чрезвычайно хотел понять, откуда это волнение?
- Меня больше волнует то, что ты чувствуешь дискомфорт рядом со мной, и не можешь его объяснить - а может быть, это после его брака и выращенных сыновей? После того времени, когда Бога Сна не было в их доме?

"Лжешь", - тяжело быть близнецами? Невероятно, особенно, когда наступает момент, когда любая ложь считается во благо хрупких останков отношений. Отношений. Как глупо звучит это смертное слово в отношении двух существ, рожденных для власти над Сном и Смертью.Оживленные явления мира, неподвластные течению законов мирских сущности. Печально, что им приходится проходить все эти человеческие перетрубации сознания. Они должны бы быть выше всего этого, выше человеческих привычек, выше человеческих сомнений.
Он запускает пальцы в волосы брата, когда тот отворачивается от него, перебирает длинные пряди, начинает плести ему косу, размеренно, спокойно перебирая длинное черное золото, сотворенное силами Ночи. У него никогда не было ни таких темных волос, ни настолько длинных.... он не знал какого это носить такие волосы, но знал, что сейчас Танатос его за это прикосновение ненавидит, он не любил касания к себе, не терпел их почти на уровне энергий и одному лишь Танатосу известно, почему ненавидел.
Касание к холодным волосам Смерти никогда не пугало его, как никогда не пугали его объятия, лова, касания, наверное, он единственный из всех мог сказать, что касание смерти его никогда не устрашит, он будет ждать его, если потребуется, вечность, но так уж вышло, что сама Смерть не особо жаловала миражи и их родителя в том числе.
- Именно так им и угодно распорядиться своим бессмертием, мой брат. Именно изменив судьбу смертных, но ты знаешь какого наказание за подобный поступок. - связав маком конец длинной косы, он коснулся черных волос губами, ловя в касании гладкость, идеальность текущей под пальцами материи. Он снова был словно во сне. Жаль, что сон этот принесет зиму в видения смертных.
- Мне никогда ничего не кажется, Танатос. Единственный из всех Богов, родившийся твоим же отражением, я не имею права слышать правды от тебя? Мы слишком долго истончаем связь, дарованную матерью в рождении. - забвение, все течет и меняется как во сне, один философ сказал Богу, что вероятнее всего вся жизнь и есть чей-то сон, возможно сон самого Бога Сна, а сам Бог сна Сон матери его и так до истоков бытия, до опор Тартара, где заточен Отец отцов, пока не найдется существа, которое могло бы видеть сон во сне. Гипнос не стал разуверять жителя Афин, откуда знать ему, что Гипнос видел, где кончается сон и начинается реальность? Что каждый Бог видел это место. Но этот разговор, все происходящее было словно во сне. Разрушить эту тонкую иллюзию позволило лишь то, что он отпустил брата, поднялся со скамьи и чуть прошел на парапет, вглядываясь в свой дом, недостижимый лику Солнца.
- Танатос, что для тебя Тартар?

Бог Сна, следивший все время за огненной рекой, слегка повернулся, чтобы посмотреть на брата.
- Думал. Я ни единого мгновения не забывал о тебе, - не лжет, он никогда не лгал брату и не будет этого делать и сейчас. Тогда он и правда ушел, но все лишь потому что спустить сюда в Тартар свою жену он не решился, да и не хотел он его власти здесь. Тартар должен оставаться благословенным домом для него, для его брата и тюрьмой для всех остальных, к сожалению, даже для его сына Морфея. Он отвернулся от Тартара, полностью оборачиваясь к брату.
- Ты знаешь сам, насколько опасно не принять дар Бога. Тем более Его, - называть вслух имя Гера Гипнос не хотел, прекрасно зная, что его собственные слова будут услышаны Богом, если он будет говорить о ком-то вслух, - Сей союз подарил дорогого мне сына, но  не более. Нет ни одного создания в мире, которое было бы мне так дорого как дорог мне мой брат. Пускай прервется царствие мое и ветер Тартара развеет прах Гипноса, если я лгу сейчас тебе, - близнец самой Смерти не был в своей жизни никогда так серьезен как сейчас. Их разговор должен был состояться много раньше, но заговорить с Танатосом не позволяло время. Он уходил от разговора раньше, чем Гипнос его начинал.

"Домой", - Гипнос не скрыл, что скупая реакция брата его огорчила, впрочем, он лучше любого чувствовал, что даже подобная скупая реакция - едва ли не большее, чего достойны в своем отношении другие Боги, можно сказать верх эмоциональности. А вот слова о радости - вовсе не пустой звук, Танатос и правда был рад, но обнять себя как когда-то вряд ли позволит, все же со временем Танатос стал менее терпимо относиться к прикосновениям, и брат уважал это его мнение до определенных границ.
Хотя едва заметную дрожь пальцев и уходящий от ответа взгляд хотелось предотвратить, руки взять в свои ладони, встретиться глазами с темными озерами бездонной пустоты прерванного существования, он не пытался. Придет время и Танатос сам обо всем спросит, а сейчас... сейчас его время задавать вопросы.
- В Бездну? - а они и правда давно не были там вместе. Вместилище Ужаса, любимая площадка для игр Дэймоса и Фобоса, для сыновей Ночи Бездна была чуть ли не любимым садом. Извращенное понимание о прекрасном, возникшее с рождением в вечной тьме наложило свой отпечаток на понимание Бездны близнецами, но... они очень давно там не были. Тогда они еще безгранично друг другу доверяли, чтобы суметь совершить этот опасный даже для Богов спуск в утробу вечного мрака.
Едва мгновение молча, он подошел ближе к брату, приподнимая его лицо за подбородок, и заглядывая в темные глаза брата.
- Да, хочу.
Заглядывая в эти темные глаза, в эти озера смерти и забвения, в самое желанное свое отражение... Любимый брат
- Пойдем..?

Отредактировано Гипнос (2013-07-30 20:21:05)

Гипнос вздрогнул, услышав крик Танатоса и сел на парапет, отступая назад, словно удаляющемуся прочь Богу Смерти было мало места из-за его близости. Удивлен? Да. И, похоже, неприятно удивлен.
"Что это было? Великая ночь! Что это вообще только что такое было?!" - на пальцах еще стыло ощущение гладкой, прохладной кожи брата, когда в ушах звенел этот страшный вскрик. Танатос так спешил разорвать их контакт, что от этого жеста внутри снова что-то заболело, что-то давно забытое за суетой дней, глубоко схороненное после свадьбы с "даром" Гера и рождением его собственных детей. Он так и не удосужился никому объяснить, что никакая свадьба ему не была нужна, но он как любой Бог должен был творить, иначе, видит Зевс, ему бы тоже пришлось вскрыть череп, чтобы дать свободу своим детям, и это оказалось первой и последней точкой в его отношениях со Смертью.
- Великие силы, - тихо начал Гипнос, цепляясь взглядом за полы длинного черного одеяния брата, а ведь еще мгновение назад он складывал его, убирая на скамью, - "Топишь собственные страхи в скорби мертвых?" - Ты меня боишься. Собственного близнеца. - неожиданное озарение посетило его всего мгновение назад, когда он неожиданно увидел это выражение на лице брата, возможно, вывод был и не таким уж правильным, но казался единственно верным в случившемся.
Он поднялся, оправляя на себе одеяло, горячий воздух Тартара клубился и сгущался в огненные бури, возникая то тут, то там на горизонте. А в его спальне сейчас свежо и комфортно... столько путей есть для отступления у Бога Сна...
А он поднимается с парапета и идет вперед лишь для того чтобы на мгновение остановить Танатоса, пока тот не исчез снова на неопределенный срок.
- Нет никаких дел. Ты сам это прекрасно знаешь, иначе не вернулся бы сюда, - почему-то кажется еще мгновение и брат не удержится и исчезнет, уходя во тьму Аидова царства, снова. К Аиду. Чтобы сидеть подле его трона и выполнять его поручения. Его великий брат как цербер на побегушках... он всегда умел сдерживать в себе чувства, самоконтроль - благо и зло Бога Сна, он даже семьянином стал образцовым, а вот брату лгать не умел, - Что бы ни случилось ты всегда будешь самым близким для меня, мне жаль, что больше я не достоин правды, Танатос. Когда мы впервые спустились в Бездну, оказавшись на самом дне, я сказал, что люблю тебя. И я до сих пор люблю. Удачной охоты, брат.

Отредактировано Гипнос (2013-08-09 13:41:41)

Ни одно смертное оружие не могло победить Бога Сна, ни одна угроза Первых Богов и их детей так не ранила, его как ранили сейчас слова Танатоса. Сильные руки сжимали его плечи гефестовыми тисками, прожигая тело странной, новой для Гипноса болью, но эта боль была сейчас самым желанным, самым лучшим даром из всех полученных Богом Сна от других Богов. И великие силы Ночи! Он хотел чтобы эти руки никогда его не отпускали! Потому что казалось, что лишь эти пальцы разожмутся, оставив на коже десять горящих синяков-ожогов, он истечет кровью и болью, утонув в собственных слезах, подступивших к горлу.
Его не задевали ни слова об олимпийцах, в понимании которых дружба по большей части являлась обменом любезностями и услугами, ни о его собственной семье, ревность к которой Гипнос считал оправданной и своей собственной виной, нет, оказавшись один на один с миром других Богов Гипнос просто понял, что бежать от себя, прикрываясь так называемой любовью к Пасифею, браком с гармонией, семьей с тремя сыновьями и миром снов, сотканным им самим, он больше не может. Каждый день, каждая ночь на Лемносе, в окружении собственного мира, были проклятьем, самым ужасным проклятьем из всех доступных. Он так и не смог заполнить пустоту, которую нашел в себе давно и сейчас эта пустота пожирала его изнутри, лишая сил стоять и смотреть прямо в эти прекрасные глаза, несущие в себе тайну смерти.
"Танатос, убей меня, просто убей", - а ведь из них двоих он признавался всеми самым разумным и сдержанным. Он был душой любой компании, самым "мудрым" и "светлым" богом, если мог быть такой хоть где-то в чертогах Тартара. Легко было быть собой, когда рядом был брат, готовый спрятать тебя в своих объятиях от безумства и алчности, от зависти и гнева, царящих вокруг. Легко перенести боль, когда ты не один, - "Убей".
Кажется, или он сказал это вслух? Белые крылья, венцом сомкнувшиеся на голове, дрогнули, роняя на пол алый мертвый мак. Танатос качнулся вперед, впиваясь в губы и Гипнос в отчаянии выдохнул, надеясь, что теперь страдания прекратятся и эта тонкая, некогда хорошо забытая ими связь в конце концов оборвется, не давая младшему из близнецов чувствовать своего брата настолько чутко, но совершенно не понимать, откуда взялась эта боль.
Но смерти не последовало. Поцелуй, такой горячий, как предсмертная лихорадка, такой стремительный, как ветряная оспа, накрыл с головой, и вместо того чтобы отстраниться прочь, пытаться вырваться из сильных объятий Смерти, он хватается руками за плащ брата, притягивая к себе, подступая только ближе, не позволяя отстраниться из поцелуя, не давая отступать. Он отвечает с горькой жаждой, с бессильным упоением, забирая и этот последний дар Смерти, если ему не суждено более будет подойти к брату ближе, чем стреляет троянская катапульта, если ему придется уйти из Тартара за это дикое, безумное признание в душе, что больше никого на этом свете, вообщем-то, и не любил. А брат, рассмеявшийся и покрасневший после серьезного признания Гипноса там в Бездне, так и не понял тогда, что его близнец вовсе не шутил, просто у него самого сделать этот последний шаг никогда не хватило бы духу. Он никогда не был так смел как его брат.
Да, гениальный Гипнос всегда боялся причинить брату боль, а в результате - убил в нем последние из возможных чувств. И эта последняя слабость, доставшаяся ему шрамами на руках, и самым страшным внутри, слабость Танатоса, вылившаяся в этот отчаянный поцелуй - последнее, что еще мог удержать Гипнос, целуя и оплакивая свою любовь. Он отвечал горестно и жадно, не давая им обоим ни секунды на размышления, прижимаясь всем телом к нему, чувствуя ужасную, болезненную вибрацию внутри Танатоса. Словно тяжелым набатом сердце разрывает его грудь. Словно боль лишила Танатоса бессмертия, сделав простым человеком. Но никто не сможет убить Смерть. Гипнос это знал. Как бы он хотел сказать сейчас ему вслух то, что звучало набатом в его голове.
- Никогда.

И несмотря на все случившееся, на поцелуй, на эту страшную, болезненную невысказанность обид, излившуюся жадной, болезненной страстностью в порыве Смерти, Гипнос все равно отчего-то чувствовал себя потерявшимся. Он уже дал себе зарок не трогать Танатоса, после того, что тот на него вывалил, решив, что после произошедшего тот даже слышать его не захочет, так и бросив посреди их парапета-гостиной смотреть на надвигающиеся огненные бури. Но Смерть не ушел, не бросил, он спрашивал, касался, и в груди все болело и трепетало от этих касаний, и он, чувствуя свою страшную слабость в это мгновение, не хотел чтобы кто-то еще мог ею воспользоваться кроме брата. И это самое знание, о существовании собственной слабости, как никогда его сейчас пугало.
"Всеславная Ночь... как мы с тобой запутались во всем этом, Танатос..." - он ловит дрожащими пальцами его ладонь, пока она еще скользит по его щеке, и прижимается губами к кисти, там где смертным можно просчитать пульс, если зажать вену. Прикрыв глаза на мгновение, он ловит этот далекий, глухой набат, стучавшийся в его груди всего мгновения назад, когда он прижимался отчаянно к своему любимому брату.
- Ты запретил мне говорить это, - шепчет, касаясь ладонью брата собственной щеки, едва еще не мокрой от слез, нет, его брат не должен знать, насколько будет больно Гипносу, когда он уйдет, это только еще больше запутает его. Сон горько усмехается, но тут же снова едва заметно, мягко улыбается, глядя на своего брата, - Нет, ты не противен мне. Ты моя половина.
В порыве он снова прижимается к нему, обнимая под плащом, пряча лицо на плече.
- Если ты хочешь, чтобы я больше никогда тебя не касался, не говорил с тобой, не мечтал о твоих поцелуях и объятиях не присталых "братьям", изгони меня, Танатос, ты можешь, - он поднимает лицо, заглядывая в глаза брату, - Но даже так я не исключаю, что буду преследовать тебя.

Слова рассыпались в воздухе взвесью алого цвета с металлическим привкусом на языке. Горько и больно было говорить, касаться, понимая, что стоит этому разговору окончиться и Смерть покинет путы зыбких фантазий Сна, слишком долго создаваемых им, взлелеянных с самого их рождения.
Так уж получилось, что отрицающий любые касания и общество Танатос, сам того не понимая, был единственным созданием, которого Гипнос, всегда ищущий подтверждения реальности происходящего, кажется заблудившийся в собственных владениях, всегда хотел касаться, ощущать, словно этого желания ему воздалось за двоих. Он не знал, испытывал ли Танатос ту же боль от пустоты внутри, терзающей его день ото дня тем больше чем сильнее начинали различаться близнецы, не знал, взаимно ли его протвоестественное желание никогда не покидать Смерть, но стоило Танатосу вернуться домой, вернуться к брату, и он забывал о боли, о вопросах, недомолвках до нового расставания. Однажды, он ухватился за возможность узнать, может ли что-то заполнить пустоту внутри, тем более что брат особенной взаимности не высказывал, это казалось таким правильным, пусть и жестоким по отношению к ним обоим решением. Но он ошибся.
А теперь, Танатос его ненавидел и каждое слово звучало извращенной, но такой сладкой пыткой. Ненавижу, но не хочу отпускать. Не хочу твоих касаний, но целую и держусь за тебя. О, его брат знал толк в пытках. Никто не смог бы сравниться с Танатосом на этом поприще, только раньше ему в голову не приходило пробовать свое оружие на собственном брате.
Конечно же он никуда не уйдет, пока его брат не решится разорвать покровы ночи, не оборвет их болезненной связи - он никуда не уйдет. Он никогда и не уходил. Просто Танатос никогда не обращался ко снам с тем же трепетом, с каким к ним относился Гипнос.
- Не ненавидишь? - объятия брата пьянили, такие желанные и запретные, словно он не делает то, чего столько времени желал, словно "измена" жене его действительно могла волновать. Он положил руки на плечи брата, берясь за темную ткань его плаща, словно, если он будет просто за него держаться, у Танатоса не будет шанса, и он не покинет Бога Сна, словно не станет времени их разлуки, - Что может быть страшнее твоей ненависти, Танатос? - и почему он говорит так тихо и ровно, словно и не должен бы ничего говорить? Словно и не нужно никаких этих слов, просто потому что хочется чтобы эта пытка прекратилась, и Танатос задушил его своим поцелуем, и видит Великая Мать Ночь, Гипнос отдаст бессмертие счастливым.
- Ты никогда не показывал мне своих чувств. Я и теперь должен остаться в неведении?.. - вопрос риторический, но он хотел бы знать. Пальцы сжимаются на ткани сильнее, он подшагивает ближе, словно можно быть еще ближе, чем сейчас, отчего Танатос невольно отступает, ему важен этот шаг назад, - Ты.. любишь его? Аида?..

Отредактировано Гипнос (2013-08-10 18:06:15)

Несмотря на то что огненные бури вовсю уже лизали остовы скал Тартара, выжигая все сухим, раскаленным воздухом до тла, облизывая пол балкона братьев, спалив несчастный мак, оказавшийся на пути, ему отчего-то было холодно и страшно, как когда-то было, когда он еще уходил спать к брату, отказываясь от собственной спальни и возможности видеть свои сны. Он никогда не понимал зачем их разделили, словно чья-то извращенная фантазия решила их так наказать. Или, может, именно его, Гипноса, пытались наказать? И время все расставило по своим местам.
Танатос смеялся так зло и как-то горько, что у Гипноса всего на секунду зародилась надежда на "нет", разрушенная таким честным и прямым "да". Как хорошо, что Танатос закрыл глаза и не заметил перемены в лице близнеца, появившейся всего на мгновение волной какой-то страшной, отчаянной боли. Но он взял себя в руки, он должен услышать все.
"Остаться для него единственным, этого я хотел, да? А он этого разве не хотел? Какая-то черная комедия, какой горький, страшный юмор..." - нет, он не удержит Танатоса вот так, просто держась за его плащ, нет, никогда не удержит, и он всегда об этом знал, просто не хотел себе в этом признаться. Танатос не его собственность, которой можно распоряжаться как угодно, не его игрушка, которую можно обнять, не его укрытие, где можно спрятаться от всех невзгод и проблем. Он даже просто не читает мысли Гипноса, потому что совершенно отдельный, совершенно полноценный Бог со своими страстями и своими желаниями. И он просто никогда даже и не догадывался на что там ему тонко намекал его не в меру любвеобильный, но скромный в обществе брата, близнец. А Гипнос никогда не спрашивал его напрямую. Пока время не вывернуло все наизнанку. Взгляд отчего-то как заколдованный следит а этими припухлыми от поцелуев, холодными губами, внимая каждому слову.
- Любишь, - выдохнул тихо, качнувшись вперед, чуть прикусывая скользящие по нижней губе пальцы. От услышанного в груди жарко и больно, только его брат может и казнить, и помиловать одновременно, сказав, что ты опоздал, но тебя всегда хотели. А судя по касаниям до сих пор хотят. И он невольно целует эти пальцы, на мгновение коснувшись кончиков пальцев кончиком языка, запоминая эти прохладные, любимые руки, прежде чем отпустить.
- А теперь? - он поднимает глаза снова в глаза брата, касаясь кончиком носа его носа, - Хочешь? - он все еще не верит, что правильно понимает слова брата. Может, хоть это что-то разрешит? - Вы любовники?

Нет, не нужно ни ответов, ни слов, оставляющих в душе глубокие шрамы. Это похоже на сладкое насилие над собой, заставлять брата говорить правду, которая насилует сердце, вызывая лишь отчаяние и боль. Это вызывает противоестественное наслаждение от того, что ему сейчас не лгут, и каждое произнесенное Танатосом слово является чистой правдой, оставляющей его без надежд и сил на будущее без всех "других" в их жизни. Не нужно слов, но иногда так хочется не верить собственным чувствам...
Объятия брата горячие, желанные. Тело с охотой поддается этим рукам, приникая к близнецу, лишь бы не терять ни мгновения этой иссушающей чувства ласки. Он поддается сладкому, жадному поцелую, позволяя родному брату творить с собой все, что тот только захочет, жадный, властный поцелуй Танатоса крадет у Гипноса дыхание, и, кажется, он может задохнуться от томительного желания, возникающего в груди и спускающегося вниз по животу. Ладони цепляются за темный тяжелый плащ, сбрасывая его с плечей Смерти. Покровы скорби спадают вниз, оставляя их двоих под палящими ветрами Тартара, едва ли облаченных в одежды, упивающихся моментом сладкого безумия.
Гипнос подхватывает голову любимого брата ладонями, скользя по черным словно ночь волосам на затылок, и начинает жалеть, что задумал заплести брату косу, ему не хватает скользящей гладкости этих ледяных волос в ладонях. Брат изучает пальцами тонкое одеяло, которое Сон накинул на себя словно тунику, выйдя из спальни, и отчего-то на щеках вспыхивает нежданный румянец, хотя они оба не раз видели друг друга обнаженными, слишком желанным кажутся эти касания. Столько дурмана в этом пьянящем, жестком поцелуе.
- Танатос... - только и удается тихо прошептать, едва прервав поцелуй для глотка раскаленного воздуха, безумные глаза напротив, а он кажется пьян от близости брата, - Люблю тебя, - шепнуть запретеные слова в губы, прежде чем снова жадно приникнуть к ним, в жадном поиске поцелуев. Пальцы сминают тунику брата на плечах, после безумой боли, происходящее слишком хорошо, но он же знает, что это реально?

Отредактировано Гипнос (2013-08-13 17:39:24)