<<<< Асфоделовые поля

Асклепий понятия не имел, сколько прошло времени с того момента, как он покинул поля забвения. Может быть, несколько минут. А может - несколько лет.
Для целителя остался только звук чешуи, скользящей по каменистой сухой почве, запах ихора и Аида, холод, пустота, безразличие и боль, причиняемая уже не только и несколько ненавистью... А равнодушием. Он никак не мог избавиться от ощущения, что темный бог стоит у него за спиной... Подземный мир принадлежал Аиду, и Аид был везде.
Возможно, именно желание скрыться и привело врачевателя к храму Геката. Того самого бога, что приходил к нему в дом еще при жизни. Снова нахлынули воспоминание - гибкое тело змея взвилось в воздух, но только для того, чтобы вновь упасть в сухие стебли трав. Еще несколько попыток - и наконец-то чешуя пропала под кожей. Асклепий поднялся с земли и, пошатываясь, добрался до статуи из белого мрамора. Рухнул у ее основания, прислонившись лбом к холодному мрамору.
Холод и жар попеременно терзали измученное тело, покрытое золотистым ихором, пыльцой цветов забвения, пылью и, что тут скрывать, кровью и семенем Аида. Асклепий подтянул колени к груди и закрыл глаза, ставшие из голубых свинцово-серыми и пустыми.
Единственное, на что он надеялся - таким его никто не увидит.

- Гекат...
Асклепий медленно открыл глаза, поворачивая голову в сторону бога лунного света. Улыбнулся искусанными губами и неожиданно сам для себя уткнулся лицом в плечо Геката, стараясь сдержать рвущиеся наружу рыдания. Если до этого он еще как-то пытался держаться, то сейчас почему-то дал волю отчаянию.
Тому самому, что копилось долгие-долгие годы и не находило выхода, покуда Аид не прочертил на его теле "путеводные" царапины.
- Гекат, прости меня, Гекат... Мне не к кому более идти.
Асклепий судорожно вцепился в держащие его руки, шепча что-то полубезумное про асфоделии и тени, про яд и исцеление, но никак не мог справится с дрожью в голосе. Кожа целителя то становилась холодной, как лед, то почти горела. Ирония мироздания - единственный, кого он не мог исцелить, был он сам. И сейчас, видимо, пытался найти лекарство в виде того бога, кто в силу своей природы был дальше от всех иных богов.

Самым сложным было встать. Целитель даже не удержался от болезненного вскрика, но все же взял себя в руки и нетвердой походкой последовал за Гекатом, не стесняясь опираться на его плечо. Колени придательски дрожали.
На пол он буквально рухнул, глотая воздух и слизывая с губ свой собственный ихор. Раны, в обычном состоянии зажившие бы менее, чем за минуту, никак не затягивались - яд темных ощущений никак не принимался телом Змееносца, но и вышел еще не до конца.
Впервые за свою жизнь в качестве бога Асклепий чувствовал ужасную слабость и ужасный страх - а что, если от Аида у него будет...
Нет, только не ребенок, это невозможно, наша природа слишком различна
Врачеватель старался не смотреть на Геката - было стыдно, отчаянно стыдно. Мало ли что он мог подумать. Ведь произошедшение не было насилием... Хотя и добровольным их соединение назвать было нельзя. Что-то среднее, что-то странное.
- Я...тебе противен теперь?
Целителю казалось, что он умирает. Или уже умер.
Сил оставалось слишком мало - Змееносец просто прижался к Гекату, вновь закрывая глаза.

Асклепий то впадал в какое-то полузабытье, то вновь резко распахивал глаза, начиная дрожать и оглядываться по сторонам. Он и не мог предположить, что, избавившись от забвения асфоделий, воспримет совершенное настолько остро.
Он предал Эпиона. "Эпион давно умер".
Он пытался излечить Аида. "Я излечил его"
Но сейчас было все еще слишком больно. Слишком стыдно. Он вообще не мог понять, правильно ли поступил... Почему так поступил.
И... Объятия Геката успокаивали, согревали.
- Я не знал, что Аид ненавидит меня так сильно... Я не знал, что равнодушие и ненависть приносят такую боль, - голос сорвался, и Змееносец понял, что впервые в жизни находится на грани настоящей истерики, - Я... Аид сказал, что я вылечил его, но я... Мне кажется, что это убивает меня...

Асклепий благодарно провел пальцем по мягкому оперению совы, взял в руки чашу и стал медленно пить. Постепенно, с трудом, продираясь сквозь боль и сомнения, но он все же приходил в себя.
- Он не мальчишка, Гекат... Ему просто было больно и одиноко. Я дал ему почувствовать агапэ, и, хоть ему и было больно, но он смог избавиться от своей старой болезни...
Змееносец повел плечами, резко дернулся от очередной пробежавшей по телу волны холода и отставил чашу. Пальцы все еще отчаянно дрожали. Змееносец ощущал состояние Геката, но пока не мог найти ему причины.
- Гекат, прошу. Не надо ненавидеть его и злиться...Я сам виноват, что был настолько наивен и решил, что любовь тела облегчит страдание духа. Но ненависть и злость еще больнее. Твоя забота и тепло... Как лучшее сейчас лекарство.
Змееносец мягко коснулся руки Геката и снова попытался улыбнуться

Асклепий качнул головой, упрямо поджав губы. Он не мог согласится со словами Геката, но не мог не признать того, что... Что Гекат знает Аида намного лучше, намного дольше, и что ему, в отличие от целителя, сострадание не закрывает глаза.
- Вряд ли, друг мой. Я приходил в подземный мир к Эпиону. Но сегодня, когда его тень равнодушно прошла мимо, когда Аид меня... Эпиона больше нет. Мне незачем приходить сюда. Разве что в поисках трав и крови чудовищ я вернусь, но это будет уже визит другого уровня.
Касания горячих пальцев Геката успокаивали сердце, и раны на теле Змееносца стали потихоньку затягиваться. Спящая на плече сова щекотала перьями ухо, но Асклепий не был против.
- Нет, одеяло не исцелит холод души, - глаза врачевателя понемногу принимали прежний цвет, - Но от одежды я бы не отказался. В отличии от отца своего я предпочитаю прикрывать...Уязвимые части.

Асклепий мужественно терпел поведение птицы, но в итоге все же снял уснувшую сову,взял в ладони, шепнул что-то и птица исчезла в мягком зеленоватом сиянии. Туда же целитель и отправил своего змея, обвившего его лодыжку. Все же животным в его доме на Олимпе будет спокойнее.
- Боюсь, что твои хитоны будут мне маловаты, Гекат
Целитель лег на холодный мраморный пол, положив голову на колени бога лунного света, и прикрыл глаза, вдыхая запах жасмина. Живой, трепещущий, возбуждающий и тонизирующий. Совсем не такой, как запах асфоделий. И Гекат - живой, горячий, нежный, пусть он и сын титата и бога, пусть он хоть трижды покровитель ночи и порой создает не менее пугающее впечатление, чем Танатос.
- Просто... Побудь рядом. Я не могу настаивать, могу лишь просить... Но я так устал от боли и одиночества, Гекат...

-Я знаю. Я всегда мог прийти к тебе, Гекат... И ты сопровождал меня в ночи еще при жизни, освещая извилистые горные тропы и опасные дороги к островам... Тогда я не знал этого, теперь знаю.
Асклепий тихо выдохнул, почувствовав касание теплых губ к коже. Этот поцелуй был настолько непривычным, таким забытым... Теплые губы касаются лба, проверяя температуру, холодные пальцы поглаживают по щеке и чей-то голос шепчет: "Не беспокойся, все будет хорошо. Потерпи, скоро не будет больно".
- Скоро не будет больно.. - целитель повторяет, как эхо. Глаза Асклепия закрылись сами собой. Врачеватель поднял руку, зарылся пальцами в волосы наклонившегося Геката, притягивая его к себе, приподнимаясь и мягко целуя. Осторожно, бережно, аккуратно, благодарно.

Наивысшая степень доверия целителя - доверить свое больное тело и душу кому-то. И это стремление зачастую бывает неосознанным, рефлекторным, и разум не играет никакой роли... Как часто врачи, сломленные лихорадкой, отталкивали руки родных, принимая объятия едва знакомых людей.
Асклепий так и не открыл глаз. Возможно, потому что боялся увидеть там лицо Аида. Возможно, потому что боялся, или, быть может, ожидал увидеть Эпиона. Не самого мужа - он уже осознал его смерть - а кого-то, в ком он увидит тот самый внутренний свет, холодный, отстраненный, но в то же время такой приятный, исцеляющий, полный сочувствия и желания помочь.
Он уже не хотел помнить. Хотел забыть все, что только можно, чтобы потом вернуться на Олимп и продолжать выполнять свою работу. Быть таким, как при жизни - наивным, полным надежды, мечтающим исцелить все человечество, сделать так, чтобы ящик Пандоры не открылся более...
- Я потерплю...
Еле слышный голос, чьи-то горячие пальцы на коже, мягкие губы, бережные объятия.
- Агапэ... Забери меня. Я так устал...

"Я как отец... Изранив сердце о холод одного, стремлюсь очиститься от яда о другого"
- Но справедливо ли... Так поступать с тобой, Гекат? - в голосе Асклепия звучала боль вперемешку с отчаянием. Наверное он был одним из немногих богов, кто относился к личным контактам со всей серьезностью. Даже сейчас, дрожа от лютого холода и одновременно сгорая от нестерпимого жара, - Я не хочу... Делать тебе больно.
"Иначе чем я буду отличаться от других, которым отказывал раз за разом, на кого пытался не быть похожим?"
Тем не менее, измученное жесткими ласками Аида тело словно впитывало в себя каждое касание, это добровольно отдаваемое тепло. Где-то в глубине тела зарождались первые яркие искры, выбивающие прочь и ненависть, и холод, и равнодушие.
- Чем болен ты, Гекат? Как тебя мне исцелить?

"Есть ли вообще хоть что-то правильное в моих поступках, не касающихся исцеления? Есть ли хоть чт-то правильное в том, что я...."
- Болен....мной? - в голосе Асклепия звучало удивление...и отчаяние.
Теперь ему многое стало понятным. То, что раньше казалось просто милостью бога ночи, причудой, иногда даже просто прихотью, приобрело другие краски и оттенки. Даже попытка Геката перед самой смертью спасти целителя выглядела уже иначе.
"Ты оберегал не врачевателя, я юношу, привлекшего твой взор... Ты спасал не великого целителя, ты спасал того, кто захватил твои мысли... Я думал, что пришел к другу, а в итоге угодил во второй капкан. Ты ведь прекрасно знаешь, Гекат, что отказать я не смогу"
- Я... Не вижу в тебе фальши. Я отказать не в силах тому, кто жаждет исцеления, - это звучит как оправдание беспомощности, - Коль ты уверен в том, что это будет правильно... Быть может, я и сам смогу поверить в это. Любить свою болезнь... Гекат, тебе ведь будет больно...
Плавные движения пальцев бога лунного света будили в теле воспоминания о недавнем соитии. Даже тела богов нуждались в ласке и любви, и целитель не был исключением, как бы он ни старался убивать в себе желание плоти. Голубые глаза вновь закрылись, Асклепий напрягся на пару секунд, но... Сдался, открываясь Гекату. Пальцами по хрупкому телу, поцелуями по коже. Нежно, аккуратно, заботливо, чувственно. Если он и мог чем отплатить за помощь, то это любовью, которая была нужна богу ночи не менее, чем самому Змееносцу.

"Холодно... Снова холодно... Отец мой, лучезарный Феб, ты видимо забыл о своем сыне"
Слова Геката резанули по сердцу Змееносца больнее, чем все действия Аида. Если владыка подземного царства имел моральное право и повод мстить целителю, и его отчасти садистсткие действия и слова Асклепия не особо обижали... То сказанное Гекатом прозвучало как беспочвенное обвинение в бездушии.
Целитель отшатнулся, вскакивая и почти со слезами на глазах глядя на бога ночи.
- Ты... Ты действительно думаешь, что я пришел к тебе... Чтобы... Чтобы использовать тебя с целью излечить свое тело?! - Змееносец закусил губы с такой силой, что те снова окрасились золотистым ихором. Это отчасти отрезвило его и помогло хоть как-то успокоить заходящуюся плачем душу, - Я пришел к тебе потому, что доверял. Потому что только ты из всех богов не просто предупреждал меня об опасности, а пытался помочь. Ты зажег луну для моего сына,  ты.... Я думал, что ты друг мне, Гекат! Я думал, что ты понимаешь, отчего я так забочусь о смертных.
Глаза сына Аполлона потемнели, сквозь кожу прорвалась черная чешуя, словно лентами охватив позвоночниц, бедра и часть груди Змееносца. Мелькнул раздвоенный черный язык.
- Я надеялся, что ты поможешь мне забыть о той грязи, которой я себя покрыл, подскажешь способ избавиться от этого. Неважно, словами или делом. Ты был рядом всю мою жизнь и я, видимо, привык к твоей поддержке. Я не знал, что ты любишь меня. Я только сейчас понял, как больно тебе было видеть все и знать... - целитель сжал ладони в кулаки, - Я... Я стал причиной этой боли и я хотел исправить это, Гекат. Возможно, я не могу любить тебя так, как любил Эпиона. Поэтому я чувствую, что поступаю несправедливо...Но я хотел бы... Попытаться... Прости, не знал, что я так тебе отвратителен.
Целитель резко развернулся, отворачиваясь от Геката, чтобы не унижать себя еще сильнее, не показывать слезы, которые он не смог сдержать. Он совершенно не понимал бога любви... Тот то касался его с нежностью, достойной возлюбленного, то резко отталкивал, отказываясь принимать то, что Змееносец готов был сложить к его ногам.
Первый шаг прочь из храма дался Асклепию с большим трудом.
"Словно идти по ножам"
Второй... Третий... Врачеватель сорвался на бег, хотя понятия не имел, куда ему бежать.

Асклепий остановился на предпоследней ступени храма, до скрипа сжимая зубы.
- Это неправильно. Это все неправильно.
"Не должно быть холодно"
Мимо пролетели несколько сов, за спиной гасли факелы - и это тоже было не так, как должно было быть.
"Может, наконец-то перестанешь убегать от правды?"
Целитель медленно развернулся, сделал шаг назад, вглубь темного сейчас храма.
- Не так. Не в этом виде.
"Отец мой, лучезарный Феб, должна же быть во мне хоть капля твоего света?"

... В полной темноте и тишине, нарушаемой лишь тихим плачем бога ночи раздались мерные постукивания и шелест. Змееносец, одетый в длинный белый хитон остановился в метре перед Гекатом, оперся о грубый деревянный посох, чуть склонил голову.
- Гекат, вернемся на Олимп? - целитель протянул руку богу лунного света и улыбнулся. Серо-голубые глаза врачевателя, как и раньше, в первую их встречу, смотрели с состраданием, пониманием и нежной заботой, переплетенной с усталостью, - Расскажешь мне, как ухаживать за совами. У меня ведь были только змеи.

- Вот так гораздо лучше, Гекат.
Улыбка бога лунного света была подобна целительному бальзаму на терзаемое виной сердце Асклепия. Возникшее было недопонимание исчезло, и Змееносец чувствовал себя уже намного свободнее. Он, конечно, вряд ли забудет все произошедшее, но, тем не менее, могло быть и хуже.
Врачеватель с легкой улыбкой наблюдал за действиями Геката, в который раз удивляясь странному поведению его сов. Почему-то ночные птицы предпочитали устраиваться у него на голове, путаясь в волосах. После их "посещений" целитель пару часов автоматически вынимал из волос пух и перья, а свойственный птицам особый странный запах, который сложно было описать, сводил его змей с ума - и уже чешуйчатые гады порывались путаться в светлых мягких прядях.
Когда Гекат успокоился, Асклепий поднял руку, проводя пальцем по голове птицы.
- Не скину. Не переживай.
Дорога назад всегда казалась короче...

>>>> Дворец Асклепия